Отец...

— Ты придешь, и сходим в магазин!
— Хорошо. Я уже выхожу.
— Ты скоро?
— Выхожу.
— Через полчаса будешь?
— Пап!
— Давай, доча, жду!
Он снова напился. Сколько можно, в конце концов? Значит, как сразу потратить большую сумму на кодирование, так много, а как пропивать их по чуть-чуть — нормально! Ох, отец...
Через 20 минут я уже стояла около папиного подъезда. Пронзительно громкие гудки домофона начинали выводить из себя. Почему он не открывает? Сидящие на лавке около подъезда бабушка с внучкой все чаще посматривали в мою сторону. После трех неудачных попыток попасть в дом я решила отойти на некоторое расстояние, потому что «косящиеся» на меня женщины слегка раздражали.
Звоню. Не берет трубку. Отец... Не зная, что делать, я зашла за дом на детскую площадку и присела на качели. Через две минуты телефон завибрировал.
— Пап, ну где ты?
— Да, доча, ты идешь? — голос заплетался. Как обычно...
— Ты дверь-то мне открой, я же звонила!
— Борщ... Сейчас, доча...
— Пап, какой борщ?
Гудки. Сбросил. Я решила попытать счастье еще раз и снова подошла к домофону. Не отвечает. Женщины на лавке все еще пожирали меня взглядом. Наверняка надеялись досмотреть, чем кончится эта история. Мне бы самой знать...
Буквально через минуту после этого наблюдаю картину: из подъезда выходит отец, пьяный в усмерть. Штаны спущены, из-под них виднеются синие трусы. Оглядывается. Видит меня и, пошатываясь, направляется в мою сторону.
— О, доча! А что это ты тут?
— А где мне быть, если ты меня в квартиру не пускаешь? — буркнула я.
— Как это... не пускаю? Доча! Доча, пошли в магазин. Нужно нам...
— Иди, я сейчас подойду, — ответила я и направилась вперед, уже зная, что никуда с ним не пойду. Я просто не смогу. Я зашла в безлюдный переулок и расплакалась. Зачем, зачем он пьет? Ведь у него все хорошо, есть жена, дочь, с родителями все в порядке... Какой бес заставляет его это делать? Как хорошо, что я не живу с ним и редко вижу его пьяного. А сейчас видеть его в таком состоянии было стыдно, неприятно и больно. Ведь он мой отец... А я даже сказать ему ничего не могу... Потому что стыдно разговаривать с ним на такие темы. Мы никогда не были настолько близки, чтобы обсуждать такое, но мне бы так много хотелось ему сказать... И я сказала.
Наутро, когда отец протрезвел, я решилась поговорить с ним. Все получилось так неожиданно, что я сама от себя не ожидала.
— Пап, — начала я. — Зачем ты пьешь?
— Я не пью.
— А вчера?
— Со вчерашнего дня не пью, — он улыбнулся мне.
— Пап! Ты говоришь так каждый раз, а через три дня снова начинаешь... Пап, сколько можно?
— Да не пью я, сказал же!
— Я люблю тебя! Пап, я всегда тебя люблю, а ты заставляешь меня... — я закрыла лицо руками, слезы застилали глаза, а ком в горле не давал говорить.
— Ну... Перестань...
— Это ты перестань! Каким бы ты ни был, я горжусь тобой! Ты пьешь, а я горжусь! Ты позоришь себя, Марину и меня, а я горжусь! Ты не делаешь почти ничего хорошего, а я все равно... горжусь... Ведь ты мой отец, тебя никто не заменит, а ты...
Я никогда не забуду, как изменилось его лицо, когда я это говорила. Казалось, он готов был прислушаться к моим словам и перестать травить себя этим ядом, ведь он делал это, по сути, из скуки, а не потому что он зависим или ему требовался алкоголь в качестве «лекарства от проблем». И мне было так жаль его, что он губит себя... просто так!
— Извини меня, дочка. Я так виноват...
— Пап, — я, рыдая, обвила его руками вокруг шеи.

Сейчас отец все равно иногда выпивает. Я сделала все, что могла, больше попыток поговорить я предпринимать не стану... Мне нечем гордиться, хвастаться, да и любить его тоже не за что, а я люблю. Люблю просто потому, что он — мой отец. Ведь родители, какими бы они ни были, всегда остаются для нас любимыми.