«Я заболел еще в родильном доме. В то время среди таких же младенцев, как я, было семеро уготованных к смерти. Мама говорит, что кто-то из персонала больницы допустил оплошность, поэтому теперь мы все должны умереть».
Много лет назад Диму забрали из больницы в мягком конверте для новорожденных. Мама улыбалась, отец носил на руках обоих. Было очень тепло, младенец чувствовал любовь, счастье.
Жила семья в городе Краснодар, на улице Постовой. Здесь недалеко есть храм Святого Александра Невского. Мама Димы часто посещала его, молилась. Жила надеждами.
Это случилось в январский вечер. С неба падали крупные хлопья снега, за окном самый разгар зимы. В комнате тепло, большой пушистый кот лежит на тахте, в кроватке, улыбаясь в два зуба, сидел семимесячный кроха. Но почему-то мама в этот день была слишком грустная. Она о чем-то долго спорила с отцом, потом он схватил куртку, бросил на сына взгляд, полный разочарования, и быстро вышел за дверь. Мама подхватила ребенка на руки, гладила по головке, целовала пухлые щечки и, захлебываясь слезами, повторяла шепотом:
— Сыночек, кровиночка моя. Мы выкарабкаемся, слышишь? Ты будешь жить. Будешь, я сделаю всё... Всё...
«Мне тогда было около пяти. Я играл во дворе, помню, на скамейке увидел мальчика, такого же, как я. Он тоже смотрел на меня, улыбался, затем подошел, мы держались за руки, хохотали... Затем нагрянула его мать. Она что-то кричала мне, я запомнил лишь слова „урод“ и „грязнокровый“, схватила моего друга на руки, больше я его не видел. Меня часто забирали в клиники. Несколько раз пытались кровь перелить. Помню, как мама ждала меня в коридоре. Ее глаза были красными, а лицо бледное и безжизненное. Но, увидев меня, она всегда, пусть порой натянуто, улыбалась, целовала.
Однажды она пыталась наложить на себя руки, закрылась в ванной и долго там просидела. Затем вышла, взяла меня на руки и долго рыдала. Не смогла предать. Не смогла сдаться.
За каждую процедуру мама покупала мне игрушки. Очень хорошо помню большой резиновый мяч. Но играть в него мне было не с кем. Ведь я урод.
Скоро я пошел в школу, но ходил туда недолго. Врачи только разводили руками и говорили что-то про какой-то Синдром Приобретенного Иммунодефицита. Мама сама научилась колоть мне уколы, ставила капельницы. Мы боролись изо всех сил, врачи были удивлены, говорили: „Поразительно, как долго организм сопротивляется ретровирусу, парень, ты рожден в рубашке!“ Я ничего не понимал, но всё равно улыбался. Я был благодарен этим людям, они были моими единственными друзьями. Они помогали мне бороться с болезнью, наверное, только они понимали, что это не заразно. Мама не боялась ничего. Она легко целовала меня, обнимала. Всегда была со мной, ела с одной посуды, защищала.
Она была моим самым родным человеком, она самая лучшая! Я был уверен, она никогда меня не бросит. Когда мне было четырнадцать, к нам в дом пришли люди в форме. Нужно было поставить подписи там, где написано, что я не должен других людей заражать...
Мама была в истерике, она кричала на этих людей, затем выгнала вон. Она всегда была на моей стороне.
Скоро я вернулся в школу, но меня там часто били. Называли уродом, говорили, что СПИД бывает только у голубых. Но я не такой. И я не очень обижался на ребят, они ведь знают, я — урод.
Чуть позже мне стало хуже. Врачи только разводили руками и прятали глаза. Мне нравилось в больнице, ко мне часто приходила Ева. Маленькая белокурая девочка. Она стояла у двери и клала ладошку на стекло. Улыбалась, иногда проскальзывала ко мне в палату. Я был очень рад.
Потом с моим сознанием стали происходить странные вещи. Я плохо понимал, что делаю, почти всё забывал. Врачи что-то говорили о поражении головного мозга и деменции. Очень странное слово...»
Весной 2009 года Дима умер. Организм был слишком ослаблен, мальчик не выдержал. Говорят, он не мучался. Просто заснул, и веки, пронизанные тонкими жилками, больше никогда не открывались. На бледном личике смерть поставила свою печать навсегда...
